Автор: Док.
Пейринг: нет.
Рейтинг: PG-13, хотя детям я бы это не дала читать ни под каким предлогом.
Жанр: экспериментальный сюрреализм с элементами хоррора.
Статус: окончен.
Предупреждение: см. жанр. И ещё: ПИСАЛ ХУДОЖНИК С ПСИХИАТРИЧЕСКИМ ДИАГНОЗОМ В МЕДКАРТЕ. Вы предупреждены.
Саммари: Вы когда-нибудь представляли, как видят мир НАСТОЯЩИЕ ясновидцы? А представьте, если такой встретит Джейна. И ЧТО он там увидит в итоге.
От автора: Я вот представила то, что указано в саммари; и уменя залипла пара кнопок на восприятии. В какой-то момент не была уверена, хочу ли я это ещё кому-то показывать, но меня убедили в том, что даже хоррор иногда полезен. Сюжета нет, пейринга нет, рейтинга нет, зато есть классический транс аналитика и смертельная инъекция. Решайте сами, читать ли это.
Песню, под которую писалось, прилагаю ниже.
Человек по имени Патрик Джейн не верит в ясновидящих.Человек по имени Патрик Джейн не верит в ясновидящих.
Ясновидящий по имени Джонатан Гиллеспи чувствует это сразу, как только Джейн входит в комнату для допросов. В чём-то смешно смотреть на разумное существо, которое в тебя не верит, но последнее, что хочется Джонатану — это улыбаться. Есть в Джейне что-то чёрное, холодное. Пустое. Как дыра навылет, сквозь которую видно космос без звёзд.
Джонатан медленно моргает, анализируя ощущение.
— Итак, вы — ясновидящий, — вроде бы спокойным тоном говорит Джейн, и на Джонатана волной накатывают чужие эмоции. В основном — омерзение. Как бы ни выглядел полицейский консультант, какое бы непроницаемое лицо не держал, испытывает эмоции он чертовски ярко.
Вообще, чисто технически Джонатан не «ясновидящий». Термин сам по себе чрезвычайно неудобен, некорректен, неточен; его нельзя ограничивать словом, однокоренным с «видеть». Джонатан чувствует, а чувств, кроме зрения, ещё как минимум четыре.
И Джонатан очень хорошо чувствует, что к нему чувствует Джейн.
— Извините. — Он автоматически просит у Джейна прощения, отчего-то ощущая собственную вину за то, что самим фактом своего существования настолько кого-то оскорбляет.
— За что? — хмыкает Джейн.
«За что именно?» — слышит Джонатан, кожей ощущая тщательно подавляемый гнев консультанта. — «За четыре расчленённых трупа? За неоригинальную попытку сымитировать невменяемость? За то, что так неудачно попался? За то…» Джонатан жмурится, пытаясь не воспринимать чужие мысли. Джейн только говорит лаконично мягко; думает он практически наотмашь.
— Не имеет значения, мистер Джейн, — через силу произносит Джонатан. — Что вы хотели узнать? Я уже всё рассказал вашим коллегам.
— Вы убили четверых человек, мотивируя это тем, что они были одержимы злыми силами, — тщательно формулирует консультант. — Вы что, правда в это верите?..
Джонатан хочет сказать, что сложно не верить, допустим, в стул, на котором сидишь, но вдруг замечает, что именно видно сквозь дыру в Патрике Джейне.
Это не космос без звёзд. Это хуже. И это хлещет из него, как из рваной раны — тёмная, тягучая убеждённость в абсолютной конечности всего живого и сущего. Вера в то, что всё обратится в прах, что солнце — всего лишь комок бездумной плазмы, падающий в бесконечность без смысла и вектора и увлекающий за собой мёртвые планеты, что человек — всего лишь биологическая система, эволюционировавшая из ящерицы, что убитые убиты навсегда, бесповоротно, без проблеска надежды на иные вероятности. Джонатану непонятно, почему Джейн не кричит, существуя с такой твёрдой зацикленностью на безысходности в душе…
Он отчаянно пытается не чувствовать, не понимать этого кошмара, сфокусироваться на чём-то другом, и, безотчётно ища отвлекающий фактор, переключается на внешность сидящего напротив. Отстранённый анализ немного помогает.
Мистер Патрик Джейн внешне совсем нормальный. Никаких рваных ран, никаких бесцветных, гибнущих миров — только серо-голубые, словно слегка выгоревшие тона. Не сочетающиеся со слегка пожёванным костюмом-тройкой ботинки. Крепко сбитая фигура, взъерошенные светлые вьющиеся волосы, лёгкая ассиметрия в лице, глаза с тяжёлыми веками, серые, будто вобравшие в себя эхо синего цвета.
Глаза, которым отлично удаётся неприятно пристальный взгляд, такие спокойные и такие дикие одновременно. Сильное сочетание, думает Джонатан.
А вот дальше с фокусировкой на отстранённости анализа начинаются проблемы.
У мистера Патрика Джейна губы, которых не стоило бы иметь мужчине. Слишком податливая, изменчивая, выразительная линия рта. Слишком живая блуждающая полуулыбка, которая немного странно смотрится на фоне холодного взгляда. Почти математически идеальный изгиб, единственная действительно симметричная область на лице, даже с кривой усмешкой. На них сложно не сфокусироваться. И прежде, чем Джонатан успевает отследить, он проваливается с уровня поверхностного отстранённого анализа к уровню эмпатии, дальше в восприятие, в отзвук телесной памяти, считывая уже не простые эмоции, а полноценные физические ощущения.
Джейн ещё не знает, что падает вместе с ним.
Технически, это неправильно и непрофессионально, но Джонатан хорошо чувствует, сколько ему осталось жить. В таком ракурсе непрофессионализм как-то перестаёт казаться важным.
Оказывается, мистер Патрик Джейн иногда трёт губы пальцами — когда нервничает слишком сильно, чтобы контролировать смену выражения лица. Мистер Патрик Джейн неконтролируемо облизывается, когда чувствует, что в деле появились новые зацепки. Мистер Патрик Джейн последний раз целовал свою начальницу — в щёку, скорее издёвки ради. И для него это какое-то до смешного забытое ощущение; затухающее эхо последнего настоящего прикосновения к линии этих губ настолько слабое, что почти не улавливается. От осознания этого факта Джонатану становится как-то… грустно.
И он проваливается в восприятии уровнем глубже, утягивая Джейна в сон.
Каким-то участком до предела распахнутого сознания Джонатан чувствует, как в комнату за зеркалом входит ещё одна женщина. Уставшая. Вероятно, занимающая руководящий пост. Очень возможно — именно та, которую из чистого хулиганства поцеловал Джейн.
— Что они там делают? — спрашивает она у нервничающей женщины-лейтенанта, наблюдающей за комнатой с Гиллеспи и Джейном.
— Просто смотрят, — бурчит лейтенант. — Уже минут десять…
В мыслях Патрика Джейна наконец-то тихо. Полицейский консультант рухнул в пике вместе с сопереживанием Джонатана и уснул — пусть с открытыми глазами, пусть только на несколько минут, но всё-таки это облегчение, которое чувствуется даже на физическом уровне. Джонатан на пробу моргает. Ресницы щекочут веки, чужое обручальное кольцо ощущается частью тела. Зрение плывёт и двоится, когда он видит Патрика Джейна, который видит Джонатана Гиллеспи, который видит Патрика Джейна, который видит Джонатана Гиллеспи, который…
Надо бы побриться, невпопад думает Джонатан, и эта мысль принадлежит исключительно ему, даже с учётом того, что он смотрит на себя чужими глазами. Бессмысленно, конечно; но выглядеть будет чуточку приличнее.
От этой идеи (побриться, конечно, ну что ещё делать за неделю до того, как тебя приговорят к смертельной инъекции на ещё не назначенном суде присяжных!) Джонатан улыбается — губами Патрика Джейна. Смесь ощущений получается совершенно восхитительная.
Джонатан никогда ни на кого не влиял вот так, в искусственном сне, но искушение повлиять на Джейна чертовски велико. В глубине подсознания консультанта, там, где он не вполне осмысляет — страшные сны Кандинского и неоконченные примитивистские наброски багровых тонов, запах пыли и обломки одичавшего дворца памяти, стихи Блейка и перечень ружейных калибров, надорванные уголки игральных карт и клубящаяся, вздымающаяся ядовитыми волдырями ненависть к самому себе.
Если он поймает и убьёт человека, о котором думает в красных тонах, он убьёт и себя. Слишком страшный сплав ненависти и азарта. И, фактически, Джейн состоит на восемьдесят процентов не из воды, а именно из этого инфернального коктейля. Когда он иссякнет, испарится, выкипит, закончится…
…закончится и Джейн.
Это так жутко осознавать в полной мере, что Джонатана вышвыривает прочь из сознания консультанта на чистых инстинктах, как установкой катапультирования. Ему остаётся только надеяться, что он успел что-то ненароком задеть, сломать, исказить в этой установке саморазрушения…
Джейн снова моргает, задумчиво закусывает нижнюю губу, откидывается на спинку стула — уже сам, уже просыпаясь, но Джонатан ещё несколько секунд воспринимает движения, как свои собственные.
— Вы не пытаетесь выглядеть невменяемым, — наконец говорит Джейн.
Джонатан определённо вменяемей консультанта в несколько раз, судя по той фантасмагорической каше, которая у того в голове.
— Не пытаюсь, — спокойно отвечает Джонатан.
— Вы не отрицаете, что убили этих людей.
— Да.
— У вас были на это свои мотивы.
— Да.
— Но вы о них не расскажете.
— Да.
— И вы понесёте наказание.
— Да.
Джейн задумчиво приподнимает брови.
— Ничего не хотите возразить?
— Незачем, — улыбается Джонатан.
Джейн сам не может себе объяснить, почему отшатывается после этой реплики и этой улыбки.
— Вы, по крайней мере, сожалеете? — В первый раз за всё время в одной комнате Джейн говорит действительно то, что думает.
— Больше, чем вы думаете, — говорит Джонатан без улыбки. — Но не так, как вы думаете.
Он знает, что Джейн не поймёт; но это последнее, что его пугает.
Джонатана Гиллеспи казнят через восемнадцать дней, приговорив к смертельной инъекции. Он не скажет последнего слова. И ему будет крайне интересно, сможет ли он достучаться до Джейна — потом, после, чтобы тому было легче существовать.
А пока Джейн закрывает дверь и молча идёт на свой диван.
И спит — в первый раз за неделю без кошмаров.
Он никак не связывает это с «ясновидящим».
Технически, он в него по-прежнему не верит.
[FIN]